Вокруг одни абьюзеры: как язык профессиональной психологии стал частью поп-культуры

Как все начиналось

Психология как наука сравнительно молода: отсчет ведется с 1879 года. В СССР академическая психология развивалась под давлением идеологии. Психоанализ был под запретом, господствующей стала теория деятельности, более соответствующая марксистско-ленинской парадигме. Психологи были скорее исследователями-теоретиками, психология преподавалась в вузах, но культуры обращения за психологической помощью не было вплоть до девяностых годов.
Психологическое консультирование как таковое ворвалось в постсоветскую обескровленную и растерянную реальность стремительно — на волне 1990-х, вместе с капитализмом, рынком, демократией и внезапно обретенной свободой, граничащей с хаосом. На фоне слабой законодательной базы и при отсутствии профессиональных стандартов консультирование стало развиваться не в научной логике, а по законам рынка. По всей стране появились многочисленные школы, кружки, марафоны, тренинги и авторские методики, нередко очень далекие от академической психологии, но успешно продающиеся и конкурирующие между собой. Возникла парадоксальная ситуация: выпускник психологического факультета, вооруженный теорией, часто не знал, как подойти к живому клиенту, в то время как человек с недельными курсами по НЛП мог уверенно объявлять себя психологом и вести прием. По всей стране открывались факультеты психологии и программы профессиональной переподготовки.
В новых потоках студентов абсолютно преобладали женщины: профессия совпадала с традиционными представлениями о «работе заботы», а вечерняя форма обучения позволяла совмещать учебу с семьей и основной работой. В развивающейся стране для многих людей психологическое консультирование (именно практическое, не вузовская теория) — шанс на изменение жизненной парадигмы во взрослом возрасте. Бытуют шутки вроде «мужской кризис среднего возраста: это одну за 40 поменять на две за 20, а женский — пойти в ашрам или психологи». У мужской части населения отношение к «мозгоправству» настороженное и скептическое, обращение к психологу воспринимается как личная неудача, почти поражение. «Женское лицо» психологии порождает множество шуток, вроде «мужчина-психолог — не мужчина, женщина-психолог — не психолог». Психологов путали с психиатрами, побаивались, а на совет обратиться за помощью нередко можно было услышать: «Я не псих — мне не надо».
Практически все популярные практики и технологии — завозные, калька с американских или европейских школ, не всегда адаптированные к российской реальности. Качество услуг самое разнообразное, этические комитеты не в моде, хотя попытки регуляции рынка и «отделения зерен от плевел» производятся, в 1994 году возобновляет свою работу Российское психологическое общество, у многочисленных психологических школ формируется своя сертификация и свои регуляторы, но в целом рынок психологических услуг довольно стихийный. 

Влияние на умы

Долгое время психологическое консультирование существовало внутри относительно замкнутых сообществ — пусть и растущих, выходящих за пределы столиц и проникающих в регионы, но все же ограниченных кругом тех, кто готов тратить личное время на тренинги, обучение или часы индивидуальной терапии.
Настоящий взлет популяризации психологии совпал с расцветом Рунета. Сначала — блоги в «Живом журнале» и тематические форумы, затем — платформа за платформой, включая и те, что сегодня уже запрещены. Психология стала монетизироваться: количество подписчиков и охваты превращались в капитал. Так поп-психология проникла в самые разные сферы — от воспитания детей до романтических отношений, оформившись в жанр «инструкций по жизни».
Это происходило на фоне усиливающейся социальной стратификации и атомизации, о которых давно предупреждают социологи. Поход к психологу — особенно регулярный, системный — становится маркером принадлежности к городскому среднему классу: «проработанность» сегодня считывается как признак определенного уровня самосознания и достатка. Психологическая помощь превращается в новый вид гигиены — но пока еще доступной далеко не всем. 
В условиях ослабления горизонтальных связей — одной из структурных проблем капиталистических обществ — укрепляется идея: делиться своими переживаниями с близкими «неудобно», лучше идти к специалисту. Эмоциональный труд делегируется профессионалам.
Популярная психология становится все более влиятельной. И прибыльной. Но по-прежнему слабо регулируемой. Поэтому «цветут все цветы»: психология легко смешивается с эзотерикой, астрологией и мистикой. Категоричность и кажущаяся экспертность — будь то «семь правил Лабковского» или марафоны Елены Блиновской — обещают быстрый путь к счастью, но часто оказываются либо бесполезными, либо опасными. Универсальные алгоритмы подменяют тонкую и индивидуальную работу с личной историей.
При этом алгоритмы самих платформ толкают авторов к бесконечному «контентному конвейеру»: чтобы удержать внимание, публикации должны становиться все ярче, провокационнее и проще. Все для удержания взгляда.
Профессиональное сообщество давно бьет тревогу. Все чаще звучит критика в адрес популярных «специалистов», за плечами которых порой годами нет повышения квалификации, а нередко и просто профильного образования, супервизии и этического контроля. Появляется множество разоблачений: от критики конкретных психологических школ и методов до конкретных персоналий. Растет разрыв между «доказательной» и «не доказательной» психологией.
Ключевые претензии профессионалов к поп-психологии — это ее упрощенность, категоричность и отказ от базового принципа: каждый человек и его опыт уникальны. Отсутствие ответственности, отсутствие обратной связи, склонность навешивать ярлыки — все это формирует новое поле стигмы, приводит к гипердиагностике. Вердикт себе или близкому, сложившийся после просмотра популярного блога, превращается в оружие, а психологический язык — в способ давления.
Социолог Арсений Хитров, исследующий современную российскую психотерапию, отмечает особенность нынешнего популярного пси-дискурса: медиа сегодня одновременно и передают знание, и ускоряют его превращение в клише. Мемы, сторис, ролики выполняют психотерапевтическую функцию снижения напряжения. Одновременно с этим все клишируется, психологический новояз становится языком самоописания, которое не всегда ведет к самопониманию. Иначе говоря, мы знаем, как назвать наши беды, но не знаем, что с ними делать. И обозначение своей принадлежности к какой-то группе по признаку некоторого «дефицита» становится способом самоидентификации. 

Мир, формируемый популярной психологией

Некогда мы шутили, что есть профессии, которым не очень повезло: окружающим они кажутся очень понятными, а поэтому их копируют, не вникая и не разбираясь. И это например, фотографы, повара и, конечно, психологи. Есть несколько популярных психологических мифов, порожденных именно таким копированием и пересказом, на примере которых можно пронаблюдать, как сложная теория превращается практически в нечто самой себе противоположное. 
Теория привязанности, берущая свое начало в исследованиях детского развития, неоднократно критикуемая за невнимательность к генетике, контексту и средовым факторам, была перенесена на взрослые отношения и превратилась в самодельную диагностику («да просто он — «избегающий»). При многочисленных пересказах утратилось понимание, что стиль привязанности является скорее динамической характеристикой отношений, а не приговором. В результате, возможно, не самого удачного нейминга устоялось мнение, что есть «хороший стиль» — «надежный» и прочие — похуже. В то время как любые стили привязанности являются адаптивными и не могут быть плохими или хорошими сами по себе. Таким образом, теория, призванная объяснить, как образуются связи между людьми, используется как «пояснительный тупик»: с одинаковым успехом и махнув рукой, можно сказать о партнере «да просто он у меня Телец» или «да просто у него избегающий тип привязанности».
Схожая судьба у понятия «созависимость». В профессиональном дискурсе оно описывало партнеров людей с тяжелыми зависимостями — тех, кто оказался втянут в пагубную систему взаимоотношений из-за чужой разрушительной привычки. Но в эпоху индивидуализации и эмоционального отчуждения созависимость и ее сестра-антипод контрзависимость стали ярлыками: один человек, менее склонный к телесному или вербальному контакту, может с легкостью навесить другому, более ориентированному на близость, диагноз «созависимый». При этом стоит помнить: то, что обозначается этим термином, традиционно вменялось женщинам как общественная норма: быть чуткой, отслеживать «эмоциональный климат», заботиться о других. Контрзависимость, напротив, паттерн, предписанный маскулинной культурой. За кажущейся психологической терминологией часто скрывается социальное, но ярлык «созависимости» оборачивается индивидуальной виной: человек начинает верить, что чувствует «неправильно» и что с ним «что-то не так».
В 2021 году в издательстве No Kidding Press вышла книга «Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности» под редакцией Полины Аронсон — коллективное исследование того, как современный язык эмоций формируется на стыке поп-психологии, интернет-культуры и социальных изменений, происходящих в городском обществе. Авторы показывают, как термины вроде «абьюз», «токсичность», «нарцисс», «границы» — изначально сугубо клинические или социокультурные — превращаются в легко навешиваемые ярлыки. С одной стороны, это девальвирует значение самих слов. С другой, лишает «диагностов» возможности к диалогу, росту и пониманию.
Если вбить в поисковик «мой муж нарцисс», поисковая выдача моментально приведет на форумы и сайты, предлагающие самодиагностику. На одном из них я встретила цифру: почти 27% пользователей уверены, что живут с нарциссом. Между тем, согласно МКБ и научным исследованиям, нарциссическое расстройство личности диагностируется у менее чем 1% населения. Даже среди пациентов психиатрических клиник цифра редко превышает 6%. Это классический пример sampling bias — ошибки выборки: на сайт приходят не случайные люди, а те, кто уже предвзято воспринимает партнера и ищет подтверждения своей гипотезе. Тем не менее, далее на этом же ресурсе даются прямые рекомендации: «с нарциссами надо расставаться». А это уже совет, способный повлиять на чью-то судьбу.
Популярные термины все чаще используются не для понимания, а для дискредитации — особенно в публичных конфликтах. «Газлайтинг», «абьюзер», «токсичный» становятся инструментами власти и способами выставить другого в невыгодном свете. За словами исчезает контекст, за диагнозами — история, за схемой — живой человек. Причем, многие люди делают это сами с собой: ведь самоидентификация через диагноз приносит облегчение. Диагностированный во взрослом возрасте высокофункциональный аутизм, СДВГ или биполярное расстройство дают ответ на вопрос «что со мной?», но одновременно могут стать серьезными ограничителями, если диагноз используется не для адаптации или терапии, а как «оружие»: оправдание агрессии, нежеланию меняться или самооправданию. 
Важно ответить на вопрос: «Почему?» Почему, советы от гуру и марафоны счастья продолжают привлекать людей? Ответ, предположительно, кроется в сложной реальности, от которой мы хотим бежать в простые схемы. В нашем желании быть опекаемым и найти, наконец, кого-то, кто в этом сложном мире рынка и прекариата, расскажет нам, как же нам быть. 

Учиться думать 

Ответ прост, сложен и не очень популярен одновременно: учиться думать. Потребителю любого контента важно помнить, что знание не существует в вакууме, особенно, когда речь о социальных науках. Знание всегда ангажировано: оно отражает запросы времени, обслуживает какую-то идеологию, встраивается в систему интересов — личных, культурных, коммерческих.
Популярная психология — как кривое зеркало: выхватывает научные идеи, пропускает их через фильтр соцсетей, улавливающий наши страхи, надежды, тревоги  и возвращает их нам в виде формул, удобных для распространения, клика и монетизации.
Но каждый человек — уникален. И это не просто слова, а реальность, которую игнорирует массовый подход. Универсальных советов не существует, равно как не существует универсальных путей к счастью. Есть три простых вопроса, которые можно задавать себе всякий раз, когда вы слышите «психологический» совет и хотите ему последовать:
Вы можете начать прямо сейчас, задав эти вопросы мне, автору этой статьи. Я тоже человек своего времени, своего опыта, своей предвзятости. И я даю вам совет быть осторожнее с советами. Примерьте его. Со страниц электронных журналов вам могут предлагать, что угодно, но вы можете выбирать, что «носить». Не позволяйте за себя думать даже самым благонамеренным экспертам: ведь их жизнь — все равно не ваша. 
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора.