«Вышел на старт, а лыж нет… Финишировал 99-м»: Латыпов — о дебюте на Кубке мира, преследовании Фуркада и сильных морозах

Соревноваться на сильном морозе достаточно комфортно, однако риск получить травму из-за плохой разминки становится довольно высоким. Об этом в интервью RT рассказал биатлонист Эдуард Латыпов. Кроме того, по его словам, если бежать быстро, приходится резко вдыхать холодный воздух, что может привести к осложнениям. Призёр Игр в Пекине также рассказал, какие задачи ставит перед собой, заявил, что не видит смысла работать с психологами, и вспомнил, как преследовал Мартена Фуркада по пятам на тренировках.
— Вы уехали из Тюмени домой в тот же день, как стало известно, что этап будет отменён. Получается, изначально не планировали бежать какие-то гонки, кроме спринтерской, или решение принималось по погоде?
— Я понимал, что при опредёленной температуре уже не выйду на спринт, был готов к этому. И когда увидел, что холод усиливается, взял билет, чтобы улететь пораньше.
— Группа Юрия Каминского тем не менее задержалась. Получается, к вам особое отношение?
— Дело в другом. У некоторых ребят было полностью проплачено проживание, заранее куплены билеты, а в этом случае не так просто уехать со сбора. Я же уехал вместе с другими спортсменами своего региона. Кто-то поехал готовиться под Питер, где температура воздуха держалась в диапазоне от -8 до -10 °C. В таких случаях тренеры обычно говорят: если есть возможность — уезжайте. Когда температура опускается ниже тридцати, становится не особо круто тренироваться.
— Каминский тем не менее сказал, что не видит проблем в том, чтобы бегать спринты при температуре -27 °C.
— Наверное, он имел в виду совсем короткие спринты, которые планировалось провести в прологе. Изначально идея была в том, чтобы как следует разогреться в палатке, выйти буквально на 15 секунд, пробежаться и снова зайти в тепло. Но бежать в итоге отказались сами ребята.
— Неужели -27 °C — это так холодно?
— Когда бежишь — нет. Но риск получить травму из-за плохой разминки становится довольно высоким. Надо ведь размяться не только в палатке, но и где-то на трассе, а в такую погоду сильно не разогреешься. Тем более что короткий спринт — это более резкая, дёрганая работа, к которой мышцы должны быть готовы максимально хорошо.
— У меня сложилось впечатление, что ваш тренер вообще был против того, чтобы в ходе Кубка России его спортсмены бегали развлекательные гонки.
— О том, что прологи будут проводиться, мы узнали перед самым началом сезона. То есть изначально они вообще не входили в планы. Мне кажется, недовольство Каминского связано именно с этим. Хоть это и шоу-гонки, они способны эмоционально выхолостить спортсмена. Знаю, что Юрий Михайлович просил о том, чтобы прологи проводились намного заранее. Не вплотную к официальным стартам, а хотя бы за пару дней до них.
— Но лично вы, насколько знаю, были настроены их бегать при любом расписании?
— Я взрослее, чем большинство ребят в группе, опытнее, поэтому для меня подобные вещи — всего лишь часть подготовки. Соответственно, я не трачу много сил. А кроме того, мы с организаторами обговорили этот момент и к нам прислушались. Учли пожелания спортсменов: когда лучше проводить подобные старты, в какую погоду. Нет такого, что назвали конкретную дату — и надо выходить на старт.
— Странно слышать на самом деле, что такие гонки могут эмоционально выхолащивать. Мне казалось, они, напротив, способны дать заряд, разгрузить голову.
— С одной стороны, вы правы, удовольствия такие старты приносят много. Но ведь каждый спортсмен хочет выиграть. Когда проводится какая-то показательная гонка, для болельщиков, можно позволить себе пробежать вполсилы. А когда бьёшься за команду, да ещё и призовые стоят на кону, все начинают рубиться на всю мощь.
— В прошлом году было немало жалоб со стороны спортсменов на слишком плотный календарь. Сейчас количество соревнований чуть уменьшилось, но появился турнир МЛКБ с миллионными призовыми и намерением организовать ещё один аналогичный старт в последних числах декабря. Получается, за такие деньги с большим количеством стартов можно смириться?
— Если всё это заранее обговаривается, можно выстроить подготовку таким образом, чтобы соревнования не пошли во вред. Или, допустим, пропустить какой-то старт. Сейчас отменили тюменские этапы, а это, считайте, минус три старта. То есть можно говорить о нехватке гонок и рассматривать варианты дополнительных выступлений. Хотя если этап был сохранён, не факт, что было бы разумно увеличивать количество стартов. Не каждый спортсмен способен выдержать столь насыщенное начало сезона.
— В чём самая большая проблема выступлений в большой мороз?
— Для меня — в невозможности нормально дышать. Если тренироваться на низкой интенсивности, слишком холодная погода переносится довольно спокойно. Можно сильно не вдыхать, кататься в маске. В гонке такое просто невозможно. Ты бежишь быстро, дышишь всей грудью, и воздух просто не успевает согреться. Думаю, это очень опасно для дыхательных путей.
По телу я особо не заморачиваюсь. Два комплекта термобелья — и все проблемы решены. Раньше у меня ни в какой мороз даже руки не мёрзли, притом что бегал в тонких перчатках. Но однажды немножко подмёрз и понял, что лучше не рисковать. Понятно, что к более толстым перчаткам приходится приспосабливаться, зато мне всегда тепло и комфортно. Даже сейчас, когда мы соревновались в Ханты-Мансийске при -18 °C, я бежал в тёплых перчатках и не мёрз.
— Ощущения при стрельбе в таких случаях нарушаются?
— Они становятся другими. В любом случае мы всегда заранее примерно понимаем, какой будет погода в день старта, и за день-два до этого я надеваю на тренировках другие пары перчаток, чтобы приспособиться именно к ним.
— Ваши белорусские коллеги не просто остались переживать холода в Тюмени, но и продолжали тренироваться. Что эффективнее — делать какую-то работу на снегу или уйти под крышу?
— Можно бегать с палками в подъём — это достаточно щадящая работа. Можно тренироваться в зале на беговой дорожке, на велосипеде, чтобы поддержать именно функциональное состояние. Если пытаться давать аналогичную нагрузку на лыжах, может быть обратный эффект. Когда слишком холодно, лыжи становятся тугими, не скользят, движения замедляются, и это может пойти в минус технике.
— Дома в Самаре у вас, насколько мне известно, нет стрельбища. Какие качества уходят наиболее быстро, когда нет возможности иметь полноценную стрелковую подготовку?
— Если взять самое начало подготовительного периода, большого пробела не будет. Потому что недостаток стрельбы можно восполнить тренажом. Ближе к началу сезона всё становится критичнее, теряется способность стрелять на высоком пульсе. Это уже совершенно другое функциональное состояние. Мы же делаем определённую скоростную работу, чтобы организм разогнать. Так же и в стрелковом компоненте: надо подстраиваться под ту скорость, с которой ты будешь выходить на соревнованиях.
— Для тех, кто выступает в биатлоне на уровне сборной, спорт всегда был средством достижения совершенно конкретной цели: выиграть гонку этапа Кубка мира, чемпионата мира, Олимпийских игр. В чём сейчас заключается цель, кроме возможности заработать хорошие деньги?
— Тут много моментов. Когда мы после Олимпиады в Пекине попали в бан, это почти не сказалось на эмоциональном подъёме и кураже. В следующем сезоне появились какие-то новые старты, Кубки Содружества. На чисто российских соревнованиях появились призовые, что вызвало дополнительный интерес. В этом году стало сложнее. Уже задаёшь себе вопрос: «Что дальше?» Сколько бы мы в России ни бегали, можем только заработать деньги, но не титулы. Но я в любом случае ставил цель преодолеть себя. Искал моменты, где я слаб, старался за счёт этого поднимать свою мотивацию.
— В чём именно вы слабы?
— В стрелковом компоненте, например. В прошлом году я достаточно хорошо поднял процент стрельбы лёжа. А вот стоя были достаточно большие провалы. Поэтому я ставил себе цель добиться в этом сезоне стабильности, улучшить точность. Это требует большей работы с оружием, над внутренним состоянием, над психологией.
— Психолог в вашей жизни хотя бы периодически присутствует?
— Нет. Пару раз общаться с психологами приходилось. Но мы не сошлись характерами, так сказать. У людей этой профессии немножко другое понимание многих вещей. Я же думаю, что каждый спортсмен должен научиться сам как-то себя настраивать, управлять собственным состоянием. Если каждый раз обращаться за помощью к психологам, очень сложно найти свои сильные стороны, ниточки, потянув за которые, можно стать сильнее.
— Вы чувствуете, что, оказавшись в изоляции, стали ориентиром для огромного количества молодых спортсменов и сейчас вынуждены тащить за собой всю эту «свору»?
— Интересный вопрос. Для молодых это реальный плюс. Думаю, многие заметили, как возросла конкуренция. Мы стараемся удержать свой уровень, к нам подтягиваются, и это хорошо. Давит ли это? Я отношусь к этому с позитивной стороны. Мы же не будем бегать до 45 или 50 лет. Спортивная карьера когда-то закончится, и, если я смогу ребятам дать какие-то ценные советы и помогу обрести полезные навыки, буду очень рад. Особенно если это кому-то поможет в будущем. В конце концов именно те, кто придёт после нас, будут представлять страну на крупнейших международных соревнованиях.
— Если отталкиваться от распространённого мнения, что все спортсмены высокого класса — эгоисты, возникает вопрос: зачем с кем-то делиться, кому-то помогать?
— Отчасти это и есть эгоизм. Помогая сильному спортсмену, способному меня обыграть, я сам себе создаю дополнительную мотивацию. Значит, мне надо в каком-то другом компоненте стать сильнее. Значит, мне надо придумать что-то новое, чтобы отбивать атаки.
— Когда вы только попали в сборную, в одном из интервью заявили, что, тренируясь с Логиновым, многому у него учитесь. А что можно почерпнуть, работая бок о бок с выдающимся спортсменом?
— В своё время я очень много ездил за Мартеном Фуркадом. Он даже напрягался из-за того, что я постоянно за ним катаюсь, оборачивался постоянно. Я же старался скопировать технику Мартена, почувствовать его сильные стороны, понять, как он переключается на дистанции, за счёт чего держит скорость не только бега, но и стрельбы, как дышит, как подходит к рубежу. Сильные стороны всегда видны. Другой вопрос, что не всегда удаётся понять, за счёт чего человек добивается тех или иных показателей.
— Я бы не стала называть Фуркаду быстрым стрелком.
— Он действительно действует на рубеже чуть медленнее, чем другие ребята, особенно лёжа. Если не ошибаюсь, он стрелял примерно 28—30 секунд. Думаю, как раз поэтому всегда старался начать работать раньше, чем соперники.
— Чтобы никто не мешал уйти со стрельбища первым?
— Да. У нас есть такой момент. Когда делаешь первый выстрел, тебя полностью выключает и ты уже сосредоточен исключительно на своих действиях. Но до этого всё ощущаешь очень остро. Присутствие соперников, их дыхание, их промахи. Помню, мы бежали эстафету в Оберхофе в 2020-м, у немцев на последнем этапе был Бенедикт Долль, у французов Фийон-Майе. Они вдвоём тогда пришли на заключительную стрельбу, и Кентен начал очень быстро, даже как-то судорожно изготавливаться, чтобы сделать выстрел первым. И когда это получилось, он просто психологически уничтожил немца. Сам отстрелял почти идеально, с одним дополнительным патроном, а Долль «поплыл». Промахнулся три раза, заработал штрафной круг.
— Если бы у вас была возможность провести тренировочный сбор с любым биатлонистом мира любой эпохи, кого бы выбрали?
— Наверное, Фуркада. Хотя, не менее интересно было бы оказаться рядом с Бьорндаленом. Уле-Эйнар был настолько разным на протяжении своей карьеры, так круто менялся, привнёс в наш вид спорта столько нового… Даже не знаю, какой отрезок его карьеры был более сильным. Он все годы, что выступал, был в полном порядке.
— Хотела спросить про Олимпиаду в Пекине, но не про заключительную эстафету, а про микст и гонку преследования, которые принесли вам две бронзовые медали. Было чувство, что жизнь удалась? Или бронза оставила какой-то момент неудовлетворённости?
— Когда мы в первой же гонке (микст-эстафета) стали призёрами, это на какую-то секунду не то чтобы расслабило, но зарядило большим удовольствием от мысли, что Олимпиада только началась, а уже есть награда. Потом, когда эмоции утихают, понимаешь, что это только первый день и тебе ещё две недели стартовать, грубо говоря. Вот с такими мыслями я приходил на стадион. Функционально очень хорошо был готов к тем Играм. Но всё сложилось только в пасьюте, который стал одной из самых сложных гонок в моей жизни с точки зрения погодных условий. И я смог с ними справиться.
— Не было запоздалых терзаний после микста, что, если бы использовал хотя бы на один доппатрон меньше, медаль могла бы быть не бронзовой, а золотой?
— Честно, нет. На самом деле я сделал всё, что было в моих силах. Там сложные горы, сложная высота, первая гонка, не до конца пройденная акклиматизация. Много кто попадал в ямы. По стрельбе тоже всё оказалось непросто: сильный, шквалистый ветер. Когда тебе доверяют последний этап в первой гонке твоей первой Олимпиады, это волнительно и очень ответственно. Когда Саша Логинов передал мне эстафету и я ушёл первым, понимал, что со мной бегут Йоханнес Бё и Кентен Фийон-Майе, то есть лучшие биатлонисты мира, так скажем. Я удерживал отрыв до стойки. На последнем круге думал только о том, что нужно сделать всё возможное, чтобы добраться до финиша.
Ошибка заключалась в том, что, по информации, которую я получал от тренеров, нас было четверо: норвежец, француз и швед Самуэльсон — в восьми секундах. И я был уверен в том, что мы вчетвером и будем бороться на финише за олимпийское золото. Мы часто смотрим по ходу гонки, кто соперники, ориентируемся на них, но в сильный ветер головой мотать рискованно. Я настолько боялся, что, если повернусь, палки от ветра могут попасть между ног и сломаться, что смотрел только вперёд.
— В такие моменты мысли начинают проноситься в голове с космической скоростью.
— Так и было. Когда мы, как я считал, вчетвером, начали забираться в последний подъём, понимал: сядешь последним, тебя могут закрыть, коридора не хватит. Принял решение резко притормозить и дать ускорение. Это сработало, я сделал достаточно большой отрыв от Йоханнеса. Но, к сожалению, был очень сильный встречный ветер, меня затормозило, и Бё с Кентеном резко накатили. В итоге я заезжаю третьим, поворачиваюсь, а шведа вообще нет поблизости.
— Считаете, тактика могла бы поменяться, имей вы более точную информацию?
— Не знаю. Может быть, действительно, было бы спокойней выстраивать собственные действия, понимая, что мы втроём.
— Какие-то глобальные косяки в вашей биатлонной жизни случались? Стрельба по чужим мишеням, забытые патроны…
— Бывало. В Уфе на юниорских соревнованиях у меня выпала обойма, а когда мне её дали, то сломали палку. На юниорском первенстве мира я не попал в мишень ни разу, но там, как потом выяснилось, имелась проблема с прицелом. Он оказался сломанным, но мы только летом поняли, почему я так мазал весь сезон. По чужим мишеням, слава богу, я не стрелял. А вот лёжку и стойку как-то перепутал на контрольном старте. Прибежал на рубеж первым и встал на коврик для лёжки. Даже попал два раза. Ещё хорошо запомнил, как в той же Уфе один из спортсменов вышел на старт с лыжами, а судья его спрашивает: «Винтовку не хотите надеть?» Он оружие вообще забыл. Суета тогда большая была: до старта 30 секунд, а человеку бежать в самый конец пирамиды.
Ещё на дебютной гонке Кубка мира в Словении мне не принесли лыжи на старт.
— И?
— У меня долгое время мечта была — попасть на Кубок мира. В 2018-м наконец попал, приехал в Поклюку, на старт индивидуальной гонки вышел, весь в предвкушении. А лыж нет. Полторы минуты пришлось ждать, когда их принесут.
В итоге я стартовал, на первой же отсечке мне говорят, что полторы минуты проигрываю. Ну и поскольку опыта было мало, я начал пытаться отыграть это отставание ногами. Побежал что есть силы, на рубеже засуетился, выдал семь промахов в сумме. И финишировал 99-м. Но зато интересный опыт был.
— Самый авантюрный поступок, о котором вы никогда не расскажете своим детям?
— Таких даже не могу припомнить. Я в принципе не авантюрист.
— Тогда назовите пять вещей, с которыми у вас ассоциируется слово «дом».
— Семья, дети. Уют, тепло и надёжность.