«Площадь Тяньаньмэнь»: роман о том, как жили и протестовали женщины в Пекине 1980-х

Здесь было просторно и чисто, жизнь каждого семейства отделялась от жизни другого, такая же опрятная и отдельная, как и эти газоны. Я вдруг размечталась: а вдруг когда-нибудь мы с Цзинем тоже поселимся в таком месте, и, может, наши детишки будут резвиться на нашем собственном газоне — на крыльях собственной фантазии я унеслась очень далеко, потому что раньше никогда не думала о том, что у меня будут дети. Впрочем, в определенном смысле, видимо, все же думала, потому что девочек, когда они маленькие, к этому так и подталкивают, — но все эти мечты были подернуты дымкой нереальности, как оно обычно бывает с детскими вымыслами. А сейчас я почувствовала укол… едва ли не страха — страха, вызванного огромностью этого внезапного откровения. Я способна подарить кому-то жизнь, привести в мир нового человека; не исключено, что и у меня будет собственный сын. Или дочь! 
К страху примешивалась потайная радость. Я подумала, что из Цзиня получится прекрасный отец — он за что бы ни взялся, все делает хорошо, так что в нем я не сомневалась. А что я? Смогу ли я быть матерью? Мысль эта и обескураживала, и окрыляла. Я еще раз обвела взглядом мирный и уютный квартал и подумала, как здорово было бы растить здесь детей. 
Здесь нет ни страха, ни угроз, ни преступности. 
Тут рот мне зажали ладонью, заглушив крик прежде, чем я успела его испустить. Потащили назад, достаточно жестко, в мозгу белым шумом неожиданной паники загудело статическое электричество. А потом я услышала ее шепот — она дышала мне прямо в ухо. 
— Не рыпайся, Зайчишка- Плутишка! Нужно же мне было убедиться, что это именно ты! 
Мадам Макао выпустила меня. Я, задыхаясь, качнулась назад. 
— Черт побери, кто еще это мог быть? — выдавила я. 
Мадам Макао с умудренным видом поднесла палец к губам. 
— Да кто ж его знает. 
— Все ты знала. Мы же договаривались. Совершенно очевидно, что кроме меня никто здесь вот так не разгуливает. 
Впервые на моей памяти она смутилась. 
— Ну, да, если так посмотреть, я, пожалуй, действительно знала, — произнесла она виновато. 
На ее тонких губах заиграла коварная улыбка. 
— Но видела бы ты свою физиономию! 
Я метнула в нее испепеляющий взгляд. А потом спросила: 
— Ты что, живешь здесь поблизости? 
— Здесь? В этой дыре? Нет уж, бог миловал! 
Мы смотрели друг на друга, моргая. 
— А зачем мы тогда сюда притащились? — спросила я недоуменно. 
Сердце все неслось вскачь. Она изогнула брови. 
— Собираемся проводить совершенно секретную военную операцию! 
— Правда?  
— Правда, — подтвердила она. — Без дураков. 
— И против кого мы будем проводить эту операцию? 
— Против моего бывшего! 
— Бывшего? 
— Да, против этой сволочи. 
Я подумала. Мне стало немного не по себе. Тут я заметила за спиной у нее рюкзак, буро-зеленый, камуфляжный. 
— И что ты собираешься делать? 
— В смысле — что мы собираемся делать? 
— Да. Что мы собираемся делать? 
— Ты подумала, что мы его сейчас будем увечить, уродовать или убивать? 
— Да, — нервно подтвердила я. — И хотелось бы все понимать заранее! 
— Нет. — Мадам Макао качнула головой. — Мы ему устроим чего похуже! — произнесла она угрюмо. 
— Похуже? 
— Да. — Она доверительно склонилась ко мне. — Мы его прошарим! 
Вид у меня, видимо, сделался совсем озадаченный, потому что она приглушенно-командным голосом погнала меня вперед. 
— Давай, двигай… а скажу «пригнись», не забудь скрючиться! 
Мы спрятались за какими-то машинами и стали красться вдоль улицы. Тут в прохладном вечернем воздухе запахло чем-то противным, гнилостным. Я невольно принюхалась. 
— Фу-у! Чувствуешь запах? 
— Да, — подтвердила Макао. — Пахнет из моей сумки. 
— Правда? И что это за гадость? 
— Ну, это. Обычная штука. Кишки, внутренности — начинка бывшей козы и коровы. 
Я хотела сказать что-то еще, но умолкла, потому что ничего не поняла. 
— Двигай давай. Она уперлась руками мне в спину и направила в ближайший куст. — Не высовывайся, — прошептала она. — Мы совсем рядом с его домом. Я сейчас вернусь. 
Я проглотила все свои возражения. Предсказуемо через несколько минут на подъездную дорожку дома, за которым мы наблюдали, въехала машина. 
Из нее вышел какой-то человек в деловом костюме. Нельзя сказал, что уродец, но возрастом примерно как мой папа: обвисший живот, залысины — брови при этом густые, морщины на лице, мешки под глазами. Трудно даже описать, насколько он был далек от моей привычной реальности: старый, невзрачный, лишенный всякой сексуальной привлекательности. 
Стоило ему выйти из машины, дверь дома открылась. Небо успело потемнеть, в сумерки изнутри хлынул свет, очертив лица всех членов семьи. Мамаша средних лет, такая же дородная и неказистая, как и отец, и двое толстощеких ребятишек, которые скакали у ее ног. Мужчина вошел в дом, закрыл за собой дверь. 
Я уставилась на мадам Макао. 
— Это и есть твой бывший? 
— Да, а что? — обиженно пробормотала она. А потом: — Не отвлекайся, в этой операции точность — главное! 
Она пошарила в листве, вытащила какую-то прорезиненную ткань. Развернула, вывалила туда содержимое рюкзака. На ткань плюхнулась гора склизких внутренностей, на меня накатила тошнота. Макао свернула ткань, оставив небольшое отверстие, а потом обернулась ко мне разве что не с возмущением: 
— Ну, дуй давай! 
— Чего? Ты о чем вообще? 
— Дуй так, будто это хер Хоу Дэцзяня!!! 
Хоу Дэцзянем звали известного поп-певца, но он был не вполне в моем вкусе — аккуратная прическа, девичьи черты лица, очки. Тем не менее ее слова пробудили во мне азарт — я никогда еще ничего подобного не слышала от девушки. 
Воняло просто омерзительно. 
Я зажала нос и принялась дуть. Старалась изо всех сил, хотя и не понимала зачем. Видимо, лицо у меня совсем побагровело, потому что в какой-то момент Макао меня сменила. И вот ткань начала расширяться. Разрастаться. А потом стала размером с небольшого человека. Макао налегла, ткань распухла сильнее. 
После этого мадам Макао завязала отверстие. Потянула получившийся «шарик» за собой, вперевалочку перешла улицу, стараясь сохранять равновесие. Добралась до машины, привязала шар к крыше. Он был размером почти с саму машину, качался и подпрыгивал сверху. 
Она, пыхтя, вернулась обратно. Вперила в меня взгляд. 
— Ну, а теперь иди и делай. 
— Что делать? 
— Знаешь детскую игру «Тинь-тинь помидор»? 
— Знаю. 
— Больше от тебя ничего и не требуется. Постучи в дверь — и дёру! 
— А почему я? 
— Если я пойду, он может заметить, как я убегаю. А тебя даже если и увидит, ничего страшного. Он же тебя не знает! 
— Не хочется… — пробормотала я. 
Она посмотрела на меня. 
— Две вещи. Я знаю, что прошу тебя об одолжении, а ты со мною едва знакома. Но он… он действительно падла. 
— А вторая вещь? 
— Вторая — ты считаешь себя трусихой. А я знаю, что ты храбрая. 
Вид у нее сделался очень серьезный. Я подкралась к дому, сердце бухало в груди. В последний раз я таким занималась еще в детстве, но для меня все изменилось в тот день, когда меня посадили в кутузку — теперь от одной мысли, что я нарушаю закон, меня начинало мутить. Но я ведь пообещала, пообещала ей — поэтому двигалась вперед и вскоре уже стояла, пригнувшись, за машиной. Посмотрела на наш шарик. На нем уверенными штрихами было выведено: «Профессор Юй Чжаньвэй любит трахать студенток!»
Я замерла. Только тут до меня дошло, что это один из университетских преподавателей, и я почувствовала ледяной холодок страха на затылке. Стипендию отобрать легко, так что всем, кто находился в моем экономическом положении, приходилось вести себя особенно осмотрительно. Но начатого не бросишь. Поэтому я изо всех сил постучала в дверь и пустилась наутек. Помчалась напрямик по улице, потом, запаниковав, развернулась и бросилась в куст, где сидела мадам Макао. 
— Он преподаватель? Этот козел преподаватель? — выкрикнула я. 
— Цыц, — одернула меня Макао. — Гляди, зашевелились. 
Я проследила за ее взглядом. 
Профессор вышел из дома. Сгустились сумерки, но надпись на шаре, видимо, читалась легко, потому что, когда он поднял глаза, челюсть у него отвисла, а на лице появился неприкрытый ужас. Следом робко притопало все семейство: безмятежная с виду жена, неуклюжие детки. И все они смотрели на шар, колыхавшийся над машиной. На пару секунд на лице у профессора появилась мерзкая ухмылка — я видела, что он пытается объяснить, что это просто какое-то недоразумение, просто глупая шутка. Но лица у остальных тоже изменились, когда они прочитали надпись на шаре, да и его выражение к этому моменту сменилось полным отчаянием. Он вытащил из кармана ключи от машины и запрыгал на месте, точно обезумев, пытался схватить изобличительный шар, как будто, если его уничтожить, удастся стереть из сознания родных пятно беспощадных слов. 
А мадам Макао жарко шептала: 
— Ну, давай, еще немножко, постарайся, все получится! 
Живот у профессора колыхался, лицо побагровело, но вот наконец он достиг цели и удовлетворенно крякнул. 
Дотянулся до шара. 
Шар лопнул. 
И на бедолагу потоком хлынули внутренности.